— Понятно, а как вы догадались, что это я?
— Ну кому еще может понадобиться поговорить со мной ночью? Кстати, мог бы заметить, что я не назвал тебя по имени, так что, если бы это был кто-нибудь другой, мне все равно не пришлось бы извиняться.
Мы помолчали. Самый главный вопрос надо задавать сразу, а то потом приходится долго набираться храбрости.
— Что случилось тогда, после того, как я убил Джела?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну вы тогда сильно переменились… Когда вы меня назвали сыном, помните?
— Помню. Это было так заметно? Да, наверное, ты имеешь право это знать. Это все синьор Кальтаниссетта… Когда мы с тобой ездили к нему обедать… Он сказал тогда, что ты совсем как его Мигель в детстве… Ну и я понял, что имя, которое я тебе дал — это не формальность для муниципалитета. Как много ты для меня значишь. Как сильно ты мне нужен.
Я осторожно прислонился к его плечу, он так же осторожно прижал меня к себе.
— А ты все время как будто стремишься умереть. Я даже обрадовался, когда ты утратил способность к Контакту.
— Я заметил.
— Да? Тогда я бы мог снять тебя с крючка. Я тебя сам на него насадил, а теперь не могу снять.
— Я не могу от этого отказаться, это все равно что отказаться от зрения.
— Я понимаю.
— Будем считать, что работа в Контакте — это расплата за все художества с сигнализацией, охраной и закрытыми сайтами, — ухмыльнулся я.
— Да уж, за такие вещи надо расплачиваться. Но лучше бы ты этого больше не делал.
— Ладно, я постараюсь.
Последовало долгое молчание.
— У меня еще несколько простых вопросов, — сказал я наконец.
— Так в чем же дело? Спрашивай.
— Когда у вас день рождения?
— Седьмого декабря. Но мне уже столько лет, что вряд ли это можно считать праздником.
— Это я уже где-то слышал: «Первый шаг младенца — его первый шаг к смерти». Ну и что? Страдать из-за этого всю жизнь — так и жить будет некогда. И не так уж вам много лет, — рассудил я.
Проф только усмехнулся:
— Ты-то откуда знаешь?
— Я и не знаю, это логический вывод. Вам не больше сорока пяти и не меньше сорока двух.
— В точку. Сорок четыре.
— Значит, в следующий раз будем отмечать юбилей.
— Иди-ка ты спать, умник, а то завтра ухнешь в болото своим любопытным носом. А там нет ничего интересного.
— Это вы так думаете?
— Считай, что последнее слово осталось за тобой, и катись спать.
Ночь прошла спокойно, то есть на нас никто не напал и не попытался съесть.
— Мы можем вернуться по берегу моря, если гулять по болоту надоело, — заметил Доменико.
Я сразу же ухватился за это предложение. Проф внимательно изучил карту и согласился.
— Да, так немного дольше, но зато путь попроще. Так что к вечеру мы все равно вернемся назад.
Он связался с охраной на вилле и предупредил их об изменении наших планов.
Довольно долго мы шли по галечному пляжу, и я жалел только, что с рюкзаком за плечами неудобно выуживать из полосы прибоя красивые раковины и окатанные морем кусочки яшмы. Тем не менее через два часа я стал обладателем внушительной коллекции. Рюкзак заметно потяжелел, и я с сожалением отказался от идеи «принести домой весь пляж», как ехидно выразился проф.
Внезапно низкий берег кончился. Дальше была скальная стенка, которую нам предстояло одолеть.
— Привал, — скомандовал проф. — А ты переложи свой рюкзак и обуйся, — обратился он ко мне.
Вообще-то, сам знаю, — но огрызаться я не стал. Пока я сушился и обувался, Филиппо, лучший среди нас альпинист, оглядел стенку и наметил маршрут. Он предложил мне оставить внизу мои драгоценные камешки, взять веревку, забраться на верх пирамиды, составленной из Марио и Доменико, вбить крюк в какую-нибудь подходящую щель и так далее. Объяснял он это мне так, словно мозгов у меня как у маракана. Такого я уже не стерпел. За кого он меня принимает? В итоге мне удалось соорудить удобную дорожку из шести крючьев и продернутой через них веревки. Я, конечно, теоретически знал как это делается, но никогда не пробовал на практике. Жаль, что я никогда не ездил в детские военные лагеря, там такие стенки — обычное дело. С другой стороны, проф мне никогда ничего подобного не предлагал. Все равно я не сорвался.
Мы забрались наверх, надели рюкзаки и потащились вперед по жуткой жаре, потому что спрятаться от нее было некуда, разве что залечь под стенкой и ждать заката, но тогда пришлось бы лазать по скалам в темноте — не самое разумное занятие.
Около двух часов дня нам крупно повезло, потому что в двухстах метрах от берега оказалась небольшая хвойная рощица. Там мы и остановились, чтобы переждать самое пекло. Я с удовольствием подманивал к нам лесных мышей и белок, в изобилии водившихся в роще, и кормил их крошками от галет. Такого замечательного, как мой Мыш, среди них не оказалось.
— Хочешь поймать? — спросил меня Доменико.
— Нет, им здесь будет лучше, — ответил я.
Зря я это затеял: все равно Мыш незаменим. Никем.
Хорошо, что проф все время начеку. Внезапно он вздернул меня на ноги, скомандовал всем: «За мной!» — и побежал куда-то в сторону, перпендикулярно дороге к морю. Мы остановились только метров через триста. Через рощицу, распугивая белок и лесных мышей, пробегало какое-то стадо. Разглядеть, кто это, не представлялось возможным: слишком много пыли подняли беглецы. Их преследователь появился, когда мы уже были готовы встретить любую опасность, и оказался им примитивный горыныч, правда большой. Что-то разбудило его в середине дня. Стадо стремительно приближалось к обрыву. Чей-то громкий отчаянный крик — стадо повернуло в сторону и направилось между нами и морем. Мы для них тоже страшны, но все ж не так, как горыныч. Горыныч, решив срезать угол, тоже наддал, но уже прямо на нас. Наши выстрелы буквально порвали его в куски. Да, боевой бластер это не игрушка вроде той, с которой я осмелился ночью потащиться на болото. Но проф тоже ходил с игрушкой. Правда, в отличие от меня, он не уходил далеко от ограды, а там, наверное, горынычи не рискуют показываться.